Девушка мелко задрожала. Она говорила только по-русски, Мэтью купил ее и вторую, — ту, что сейчас умирала в подвале, с разорванным животом и выколотыми глазами, — за пятьдесят рублей.
— Сущие копейки, — подумал он, резко рванув девушку к себе.
— Хорошо, — медленно сказал Мэтью, потянувшись за ножом. Ножи были отличной, немецкой работы, он купил их в Гамбурге. Укусить его она не могла — все зубы он вырвал еще давно. Держа ее одной рукой, Мэтью легким, точным движением вырезал язык. Изо рта девушки хлынул поток крови. Мэтью, застонав, почувствовав ее жаркое, сладкое тепло — закрыл глаза.
Он еще долго стоял, тяжело дыша. Потом, почистив зеркало, застегнувшись, посмотрев на легкий румянец у себя на щеках, Мэтью закрыл дверь. Сбежав по лестнице, он пошел к рю де Фоссе-Сен-Жермен, к "Прокопу".
Дэниел сидел, переводя отрывок из Корана на французский, изредка отхлебывая уже остывший кофе. "Хоть бы не курили так здесь, — подумал он, — вся одежда уже пропахла. Впрочем, что это я — Франклин тоже курит. Говорят, в Марокко кальяны, вот его я бы попробовал. Там табак с ароматическими маслами. С розами".
Подумав о розах, он сразу же вспомнил Тео, и сердито велел себе: "Еще полчаса. Закончишь этот отрывок, закажешь горячего кофе, и думай о ней, сколько хочешь. Впрочем, нет, тут же люди вокруг, — мужчина улыбнулся. "Все равно, мы скоро поженимся".
— Добрый день, — услышал он сверху вежливый, знакомый голос. Дэниел поднял глаза. Брат стоял, наклонив голову набок, смешливо рассматривая его.
— Пистолета у тебя нет, — сказал Мэтью, доставая из-за отворота сюртука какую-то бумагу. "Не принято, дорогой брат, в кафе с пистолетом ходить. И шпаги — он усмехнулся, — тоже нет".
— Мерзавец…, - Дэниел встал и увидел, как люди вокруг замолкли. "Не устраивай сцен, дорогой брат, — спокойно посоветовал ему Мэтью. Сев, он щелкнул пальцами: "Свежего кофе, месье".
Он достал из кармана плоскую шкатулку розового дерева. Откусив кончик сигары, выплюнув его на покрытый опилками деревянный пол, Мэтью закурил.
— Как отец, — вспомнил Дэниел. "Господи, о чем это я — он же убийца. Он троих на тот свет отправил. Мне Марта говорила, что в Копенгагене — тоже труп девушки нашли".
— Ты почитай, — лениво посоветовал Мэтью, принимая от официанта кофейник. "Это нотариально заверенная копия части завещания нашего дорогого отца, упокой Господи его душу. У нас, Дэниел, сестра есть".
Дэниел смотрел на лист бумаги. Буквы запрыгали перед его глазами. Он едва успел разобрать: "Тео Бенджамин-Вулф, 1759 года рождения…признаю законной дочерью…, назначаю выплату в 300 футов…, пожизненно".
— Сумма не такая большая, — сказал Мэтью, выпуская клубы дыма, — но Тео обрадуется, думаю. Ты ей это отнесешь? — он похлопал ладонью по бумаге.
— Ого, как постарел, — присвистнул про себя Мэтью, увидев наполненные страданием глаза брата. "Не думал я, что люди так быстро могут меняться. Наверняка, в петлю полезет".
Дэниел едва заставил себя встать. Он пошатнулся: "Нет, нет, я не могу. Как после этого жить? Кто этот человек? — он взглянул на изящного мужчину с ореховыми глазами, что сидел напротив.
— Или разум потеряет, — Мэтью проводил глазами брата, что выбежал из кофейни. "Мне все равно, главное, что я от него избавлюсь". Он подозвал официанта и велел: "Вы сложите вещи месье Вулфа, хотя я не думаю, что он вернется".
Мэтью затушил сигару: "И этот кофейник поставьте в его счет, пожалуйста".
В комнатах Франклина никого не было. Дэниел прошел к себе. Едва взглянув на заваленный бумагами рабочий стол, он достал шкатулку с пистолетами. Руки, — он посмотрел на свои пальцы, — тряслись.
— Надо записку оставить, — вдруг, горько приказал он себе. "Для нее. Иначе нельзя. Господи, нет мне прощения, нет, и не может быть". Он вспомнил ее горячий шепот ночью. Потом перед его глазами встала она, — в костюме Федры, — и Дэниел услышал:
— На мне лежит вина.
По воле высших сил была я зажжена
Кровосмесительной, неодолимой страстью…
— Это не Тео, — Дэниел уронил голову в руки, — это я, я во всем виноват.
Он вытер слезы с лица, и, проверив пистолет, положив его рядом — начал писать.
Марта закрыла дверь кабинета. Присев к столу, она распечатала письма. Их передавали в саду Тюильри — разные люди, то пожилая, похожая на няньку или служанку, женщина, то разносчик лимонада, то шарманщик.
Она отложила записку для Теодора, и взяла свой конверт.
— Дорогая Марта, — читала она, — я сам хотел приехать за Констанцей, но его светлость мне запретил — незачем, как он сказал, зря рисковать. Ее заберет надежный человек, который скоро появится в Париже. Твой адрес он знает. Передай ей, что ее кузен Майкл с нетерпением ждет знакомства. Также вкладываю послание от моего стряпчего, мистера Бромли для мадемуазель Тео Бенджаман, я знаю, что вы знакомы. Он прочитал в газете о том, что мадемуазель Тео — актриса Comedie Francais, и сразу попросил меня как-то с ней связаться. Жду тебя и маленького Тедди в Лондоне, и остаюсь твоим преданным слугой, мистер Питер Кроу.
Марта повертела в руках конверт с вытисненной надписью "Бромли и сыновья, поверенные в делах", и, хмыкнув, — позвонила.
— Мари, — сказала она горничной, — я выйду ненадолго, прогуляюсь. Если дети проснутся — подайте им шоколад с вафлями.
— Мадемуазель Констанца, — улыбнулась служанка, — сказала, что только малыши спят после обеда. Она занимается, мадам, читает.
— Хорошо, — Марта натянула тонкие, вышитые замшевые перчатки и положила конверт в бархатный мешочек. "Принесите мне шляпу, Мари, — попросила она.
Полюбовавшись каскадом перьев, что спускались с тульи, Марта подхватила шелковые юбки и спустилась по лестнице.
— Она уже и встала, наверное, давно, — женщина взглянула на полуденное, еще теплое, осеннее солнце, — хотела же, раньше лечь спать.
— Мадмуазель Тео завтракает в постели, — сказала ей служанка на Набережной Августинок, — я сейчас доложу.
В спальне пахло чем-то теплым, пряным. Марта, наклонившись над Тео, целуя ее в щеку, заметила шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи девушки.
— Горло берегу, — покраснев, объяснила Тео, — а то что-то кашляла, как проснулась.
— А, — только и сказала Марта, устраиваясь в ногах кровати.
— Сандал, — поняла она, принюхавшись. Марта вытащила письмо. "Мой поверенный в Лондоне тебе пишет, — усмехнулась женщина, — уж не знаю, что ему понадобилось, война же идет".
Тео недоуменно подняла брови, и, приняв конверт, — вскрыла его. Она сидела, шевеля губами, а потом вскинула на Марту огромные, черные глаза.